Человек из Кабула - Страница 24

* * *

– Вы шутите, – сказал Малко.

Томас Сэндс не переставал смотреть на дорогу. Сидя на заднем сиденье, Якуб, казалось, спал. Хотя уже почти рассвело.

– Вам что, страшно?

– Нет, но мне платят не за то, чтобы я совершал разбойничьи нападения на дилижансы. И я не представляю себе, как мы можем втроем совершить подобную операцию.

– А кто вам сказал, что только втроем? Для нападения на конвой Якуб наймет несколько «нафаров».

– Европейцев?

– Нет, таких же пуштунов, как и он. Уже полтора года здесь не было дождей, и их стада дохнут от голода. Эти типы за несколько афгани готовы на что угодно. Они отчаянно смелы и являются лучшими стрелками в мире. Восемьдесят лет назад англичане на Хайберском проходе испытали это на собственном горьком опыте. Горстка пуштунов буквально целиком перестреляла тогда Второй гуркхский полк. Малко отказывался понимать.

– Вы хотите сказать, что мы перестреляем весь конвой, чтобы захватить этого китайца?

– Если это окажется необходимым, – хладнокровно ответил Сэндс, – игра стоит свеч. Мы не имеем права упустить Линь Бяо.

Малко затормозил и поставил машину у пустынного бульвара.

– Я на это не согласен! Я ведь не убийца.

Томас Сэндс медленно повернулся в его сторону и сказал ровным голосом:

– Согласны вы или нет, это не имеет никакого значения. В Кабуле командую я. Поехали, мы должны торопиться.

Золотистые глаза Малко позеленели. Это был плохой признак.

– Я могу сорвать ваши планы, – пригрозил он.

Красивый профиль Сэндса чуть дрогнул.

– Если я действительно увижу, что вы собираетесь это сделать, то применю к вам меры физического воздействия, – сказал он.

Он сделал особое ударение на слове «физического». Малко раздумывал в течение нескольких секунд. Он попал в тупик. Правильнее будет согласиться и постараться сделать так, чтобы потери оказались минимальными. Ничего не ответив, он поехал дальше.

Они не обменялись ни единым словом до самой виллы американца. Тот вышел из машины вместе с Якубом.

– Встретимся в посольстве. Постарайтесь, чтобы за вами не было слежки.

Малко уехал, не пожав Сэндсу руки. Холодный цинизм американца противоречил его моральным нормам. Он знал, что существуют высшие государственные интересы. Но отказывался идти ради них на все.

* * *

Курт Пильц смотрел, как Биргитта моется под душем. Как обычно после курения гашиша, молодая немка дулась и была в плохом настроении. У нее было такое состояние, как если бы, покинув лоно матери, она очутилась в мрачном и враждебном мире. И ей было противно от сознания того, что ее любовник овладевал ею, а сама она не испытывала при этом ни малейшего удовольствия. Она нарочно, чтобы досадить ему, усиленно терла мочалкой низ живота, глядя на Пильца сквозь свои длинные ресницы. Но немца сейчас волновало другое.

– Так о чем это я говорил вчера вечером? – спросил он нарочито веселым голосом. Биргитта перестала намыливаться.

– О чем ты спрашиваешь?

Он загасил сигарету о стенку душа.

– Так о чем это я говорил, когда отправился в «путешествие»?

Он страшно не любил это выражение. Молодая немка нахмурила брови, выразив этим искреннее удивление.

– Я, что, помню, что ли, – ответила она раздраженно. – Я тоже отправилась в «путешествие»... И какое это имеет значение?

Пильц пытался придать своим словам легковесность и продолжил, не глядя на нее:

– Я не знаю твоего приятеля. Я выполняю очень важную работу. И излишняя болтливость может для меня оказаться очень опасной.

Эта опасность, связанная с излишней болтливостью, волновала Биргитту так же мало, как воспоминания о ее первом любовнике. Она машинально продолжала мыться, пытаясь вспомнить, что же было вчера вечером. Пильц настойчиво продолжал спрашивать:

– Кто этот блондин? Что он делает в Кабуле?

– Мне кажется, он журналист, – недовольным тоном ответила Биргитта. Сейчас он начнет спрашивать ее, спала она с ним или нет. Если она ответит «нет», то он скажет, что она врет, и начнется обычная перебранка.

– Что, журналист?!

Челюсть Курта отвисла. Он не любил журналистов. Они всегда старались узнать то, что он так тщательно скрывал...

– Мне кажется, что я говорил о чем-то таком, что могло бы заинтересовать журналиста.

Внезапно в мозгу Биргитты словно вспыхнула лампочка. Зачастую гашиш обострял внимание. Беседа между двумя мужчинами вспоминалась ей отрывочно, но удивительно четко. Ей казалось, что в ее голове прокручивается магнитофонная лента.

Холодный и уверенный голос Малко контрастировал с заплетающейся речью полковника Пильца. Она сразу осознала, что происходило нечто ненормальное. Она не могла догадаться, при чем здесь были эти китайцы, но она узнает это от него, нарочно говоря неправду, чтобы понять, о чем же идет речь на самом деле.

– Я ничего не помню, – сказала она. – Ты, вроде, говорил, как всегда, о девочках, ты только об этом и думаешь. Ты просто помешан на «трынканьи».

Еще одно выражение, которое он не выносил. Биргитта смотрела на него с иронией и невинным видом и он сразу понял, что она врет.

Он всегда чувствовал, когда кто-нибудь говорил не правду. Это была его профессия. Он не стал настаивать так как нельзя было поставить ей вопрос прямо в лоб тем более что он точно не знал, почему она врет.

– Сегодня вечером, – сказал он приветливым голосом, – я приглашаю тебя на ужин в «Двадцать пятый час». В девять часов.

* * *

Малко смотрел, как корова меланхолично щипала траву в канаве напротив Голубой мечети. Почти четыре часа он прогуливался по Кабулу, в машине и пешком и убедился, что за ним никто не следит. Это означало что полковник Пильц ничего не заподозрил. Он подозвал такси и сел в него. Это был забрызганный грязью старый «плимут» с потрескавшимся ветровым стеклом, без внутренней обшивки. Одетый в лохмотья бородатый шофер обернулся и сказал, улыбаясь во весь рот: